«Волны гасят ветер» братьев Стругацких — это поистине удивительная повесть. Как и любое произведение великих фантастов, она сильно отличается от любого другого текста этих творцов. Ещё более удивительной повесть делает тот факт, что она — завершение трилогии о Максиме Каммерере. Той самой трилогии, в рамках которой переплелись динамичный, антиутопичный фантастический роман, философская притча о поиске своего места в кажущемся бессвязном универсуме и выполненная в рамках псевдодокументалистики повесть, где с журналистской апатией человечеству сообщается о найденной в его кулуарах расе, лишь изредка давая понять читателю, что повествование всё-таки ведёт человек — благодаря нечастым комментариям и пояснениям. Это безусловно необычный, да то что там, банально странный, но оттого ещё более притягательный образчик фантастической трилогии, объединённой единым миром и героем, но столь различной, столь необычной. И если отринуть эту необычность, то можно узреть, что всё это — последовательное развитие не самих авторов, а, скорее, читателя. Через приключение они переходят на более серьёзный тон измышления, от которого после уступают в тень констатации, дабы дать волю уже размышлять самому читателю. И это — просто необыкновенный подход, обрамлённый в прекраснейшее исполнение.
«Волны гасят ветер» — по-своему глубокий роман, по-своему жестокий и по-своему романтичный. Он не даёт итогов, не выводит выводы. Он оставляет всё так, как есть, давая информацию и вольготность читателю самому думать над ней. Несмотря на, что ответственность крайне велика: обуздать человеческим мозгом полноценно проблему, кажется, невозможно. А тут нужно прийти к катарсису с самим собой, спросить себя, что делать и возложить на себя смелость для этих действий. Спасает лишь то, что всё это — фантазия. Но миры и творения братьев Стругацких построены таким образом, что веришь им так, словно это происходит вот, вот здесь, прямо рядом с тобой, наяву... И это талант и проклятие одновременно. Это то, что погружает в депрессию и придаёт сил. Это то, что заставляет думать и заставляет действовать. Это тот ветер, который разгоняет волны, и те волны, что гасят ветер.

Когда эта повесть появилась в печати — в 1980 году — язвительная израильская эссеистка Майя Каганская проанализировала языковую, визуальную и номерную символику «Жука в муравейнике» и пришла к выводу, что это — слегка, минимально завуалированная история сотрудника КГБ, в сорок лет узнающего, что он еврей и что его родители «погрузились в черную дыру» ГУЛАГа в 1937 году. И что его начальники прекрасно знают, кто он, и потому последовательно, умело и упорно ломают ему жизнь. Реакция на эссе Каганской была, мягко говоря, бурной, в ней принял участие даже Станислав Лем, а Стругацкие промолчали и через некоторое время выпустили повесть «Волны гасят ветер», где проблематика, выявленная Майей Каганской в «Жуке в муравейнике», была даже не замаскирована.
Майя Каганская, конечно, права, всё, отмеченное ею, в повести присутствует. Но это лишь скелет, каркас на который надета собственно повесть. «Жук в муравейнике» не исчерпывается аллюзией «чужого в чужой земле» и он не только о судьбе темноволосого мальчика из интерната в мире голубоглазых блондинов. Там и помимо этого есть много, много всякого, очень разного.
Стругацкие с ювелирной точностью распределили равновесие всех сюжетных и повествовательных элементов «Жука в муравейнике» так, что эта повесть становится тестом личности каждого читателя. Можно безошибочно составить психологический портрет каждого, высказывающегося по поводу «Жука». Никакое лукавство, никакая маскировка при вынесении суждений об этой повести невозможны. Фашист видит одно, либерал — другое, социал-демократ — нечто совершенно иное, третье. Это как усложнённый тест Роршаха, где каждый обнаруживает свою и только свою картинку, невидимую для людей с другим психологическим профилем. У каждого из нас есть свой, сугубо личный, полностью индивидуальный взгляд на повесть «Жук в муравейнике».
Спасибо за раздачу!

Озвучивает: Владимир Левашёв

TED, что помешало вам правильно скопировать фамилию чтеца отсюда?