Аneta

Его хвалил Булгаков

Ну это как сказать. Вот отрывок из Театрального романа.
Существуют такие молодые люди, и вы их, конечно, встречали в Москве.
Эти молодые люди бывают в редакциях журналов в момент выхода номера, но они
не писатели. Они видны бывают на всех генеральных репетициях, во всех
театрах, хотя они и не актеры, они бывают на выставках художников, но сами
не пишут. Оперных примадонн они называют не по фамилиям, а по имени и
отчеству, по имени же и отчеству называют лиц, занимающих ответственные
должности, хотя с ними лично и не знакомы. В Большом театре на премьере они,
протискиваясь между седьмым и восьмым рядами, машут приветливо ручкой
кому-то в бельэтаже, в "Метрополе" они сидят за столиком у самого фонтана, и
разноцветные лампочки освещают их штаны с раструбами.
Один из них сидел перед Рудольфи.
- Ну-с, как же вам понравилась очередная книжка? - спрашивал Рудольфи
у молодого человека.
- Илья Иваныч! - прочувственно воскликнул молодой человек, вертя в
руках книжку, - очаровательная книжка, но, Илья Иваныч, позвольте вам
сказать со всею откровенностью, мы, ваши читатели, не понимаем, как вы с
вашим вкусом могли поместить эту вещь Максудова.
"Вот так номер"! - подумал я, холодея. Но Рудольфи заговорщически
подмигнул мне и спросил:
- А что такое?
- Помилуйте! - восклицал молодой человек. - Ведь во-первых... вы
позволите мне быть откровенным, Илья Иванович?
- Пожалуйста, пожалуйста, - сказал, сияя, Рудольфи.
- Во-первых, это элементарно неграмотно... Я берусь вам подчеркнуть
двадцать мест, где просто грубые синтаксические ошибки.
"Надо будет перечитать сейчас же", - подумал я, замирая.
- Ну, а стиль! - кричал молодой человек. - Боже мой, какой ужасный
стиль! Кроме того, все это эклектично, подражательно, беззубо как-то.
Дешевая философия, скольжение по поверхности... Плохо, плоско, Илья
Иванович! Кроме того, он подражает...
- Кому? - спросил Рудольфи.
- Аверченко! - вскричал молодой человек, вертя и поворачивая книжку и
пальцем раздирая слипшиеся страницы, - самому обыкновенному Аверченко! Да
вот я вам покажу. - Тут молодой человек начал рыться в книжке, причем я, как
гусь, вытянув шею, следил за его руками. Но он, к сожалению, не нашел того,
что искал.
"Найду дома", - думал я.
- Найду дома, - посулил молодой человек, - книжка испорчена, ей-богу,
Илья Иванович. Он же просто неграмотен! Кто он такой? Где он учился?
- Он говорит, что кончил церковноприходскую школу, - сверкая глазами,
ответил Рудольфи, - а впрочем, спросите у него сами. Прошу вас,
познакомьтесь.
Зеленая гниловатая плесень выступила на щеках молодого человека, а
глаза его наполнились непередаваемым ужасом.
Я раскланялся с молодым человеком, он оскалил зубы, страдание
исказило его приятные черты. Он охнул и выхватил из кармана носовой платок,
и тут я увидел, что по щеке у него побежала кровь. Я остолбенел.
- Что с вами? - вскричал Рудольфи.
- Гвоздь, - ответил молодой человек.
- Ну, я пошел, - сказал я суконным языком, стараясь не глядеть на
молодого человека.
А вообще-то, Сигизмунда Доминиковича уже через много лет после его смерти (кстати, никто точно не знает, где он похоронен) назовут русским Борхесом.
И вот представьте себе моё удивление, когда я зашёл в книжный магазин «Москва» на Тверской, чтобы купить себе «Сказки для вундеркиндов» (понятное дело, печатную, а не аудио). Знаете в каком разделе она стояла? В польской литературе! Просто вся магазинная администрация понятия не имела о том, кто это вообще такой. Пришлось прочесть им небольшую лекцию, после чего книга заняла своё законное место.

11 февраля 135 лет со дня рождения Сигизмунда Доминиковича Кржижановского, советского писателя и драматурга (1887–1950). Забытый гений: Сигизмунд Кржижановский. Его хвалил Булгаков и критиковал Горький. Писателя называли «выдающимся явлением», но он так и не дожил до издания своих книг. О нем забыли на полвека, чтобы открыть заново и поразиться — в ХХ веке потерялся гений, которого можно сравнить с Михаилом Булгаковым и Андреем Платоновым. Максим Горький считал, что его рассказы способны «вывихнуть мозги», а Борис Пастернак советовался с ним при переводе Шекспира.
«Каждое утро я шагаю из переулка в переулок, позволяя перекресткам ломать, как им угодно, мой путь, собирая в себя Москву».
«Штамма мучил вопрос о жилплощади. Он знал, что на столичной шахматнице не для всех фигур припасены клетки».
«Вот если бы пространство, упаковав звезды и земли, захотело путешествовать, то вряд ли бы из этого что-нибудь вышло. Путное, разумеется».
«Если на библиотечной полке одной книгой стало больше, это оттого, что в жизни одним человеком стало меньше. И если уж выбирать меж полкой и миром, то я предпочитаю мир».
«На жизнь, как и на всякий товар, спрос и предложение. Неужели вас не научили этому газеты и войны?»
«Вдали от мощенных камнями дорог и мшистых троп, за вязью ветвей, в чаще старого глухого леса жил в давным-давнее время дряхлый Отшельник...»
«Мы взглянули друг на друга. Тут-то и появился третий: это был крохотный человечек, уставившийся на меня из ее зрачка».
«Передвигались итанесийцы с трудом: их слабые бескостные ножки путались в длинных мочках, хрящ ушной раковины цеплялся бугристыми выступами за придорожные камни».
Сигизмунд Кржижановский