Раздачи :: Другое - АудиоКниги :: Харуки Мураками - Норвежский лес / Зарубежная проза / 2010 / Вячеслав Задворных / MP3 :: Комментарии
- Меню раздачи
- Добавить в закладки
- Позвать скачавших
- Участники
- Раздают1
- Скачивают0
- Скачали1605
- Список файлов157
- Комментариев15
- Залил раздачу
MAKSIMBEL- Голосование
- Оценка9.6 из 10
- Голосов31
- Просим Вас оценивать материал после ознакомления с ним. Ваши оценки вы можете просмотреть здесь
- Опубликовать ссылку
- Характеристика
- Вес709 МБ (743,458,869)
- Залит6 августа 2010 в 20:31
- Обновлен15 июля 2014 в 22:33
 | Для того, чтобы скачать раздачу - скачайте торрент-файл и запустите его при помощи клиента. Дополнительная информация на Форуме здесь. |
( Закрыть )
loading...
Комментарии ( Комментировать )
Спасибо за раздачу! Читала книгу уже давно, мне понравилось. Решила под настроение послушать и озвучка оказалась приемлемая.При желании слушать можно вполне, хотя многие почему-то не довольны чтецом. Я слушала книги в разных озвучках и считаю, что Задворных читает хорошо. Очевидно этим людям просто не понравился несколько затянутый и меланхоличный сюжет, хотя и абсолютно в стиле Мураками. Хотите динамики, слушайте что-нибудь другое. Это психологический экзистенциальный роман, очень атмосферный и лиричный.
Главное достоинство "Норвежского леса" - фривольные игрища с пенисом и другими причиндалами, как мужскими, так и женскими. А в остальном - затянуто, занудно. Для японца это, может быть, и классика. На безрыбье и рыба - рак.
А что касаемо прочтения - лениво, вяло и равнодушно. Актёр как будто бы чаёк потягивает во время чтения, и нисколько не стесняется огромных "мхатовских" пауз, которые похожи на дыры...
А что касаемо прочтения - лениво, вяло и равнодушно. Актёр как будто бы чаёк потягивает во время чтения, и нисколько не стесняется огромных "мхатовских" пауз, которые похожи на дыры...
- DreamsLife
- 5 октября 2012 в 19:28 | Ответить
Норвежский лес :: Мураками Харуки
Просто я хотел оттуда уехать. Но она не поняла. И мы расстались. В вагоне «Синкансена», идущего в Токио, я вспоминал, какая она хорошая и замечательная, и ругал себя за то, как подло я поступил. Но уже было ничего не исправить. И я решил ее забыть.
Я решил забыть это все навсегда: стол для биллиарда, облепленный зеленым скотчем, ярко-красный N360, белые цветы на парте. Все-все: и дым из высокой трубы крематория, и пузатое пресс-папье в кабинете следователя в полиции.
Сперва казалось, что так оно все здорово и получится. Однако как ни пытался я все забыть, внутри меня оставалось нечто похожее на сгусток мутного воздуха. И по мере того, как проходило время, сгусток этот принимал простые, но отчетливые очертания. Я этот образ даже словами могу выразить. Вот такой он был:
СМЕРТь СУЩЕСТВУЕТ НЕ КАК ПРОТИВОПОЛОЖНОСТь
ЖИЗНИ, А КАК ЕЕ ЧАСТь.
На словах звучит просто, но тогда я ощущал это не как слова, а как один сгусток воздуха внутри моего тела. Смерть была и внутри четырех красно-белых шаров на биллиардном столе. И живем мы, вдыхая ее в свои легкие, словно тончайшую пыль.
До того момента я считал смерть чем-то самостоятельным, совершенно отделенным от жизни. Навроде того, что «когда-то смерть непременно заполучит нас в свои когти. Однако, с другой стороны, мы никогда не попадемся смерти раньше того дня, когда она придет за нами».
Мне это представлялось совершенно естественным и логичным утверждением. По эту сторону — жизнь, по ту — смерть. Я на этой стороне, на той меня нет.
Однако, переступив черту, которую прочертила ночь, когда умер Кидзуки, я уже не смог так упрощенно судить о смерти (и, соответственно, о жизни). Смерть не была никакой противоположностью жизни. Смерть реально содержится внутри того, что именуется "я", и этот факт, как ни трудись, нельзя проигнорировать. Смерть, поймавшая Кидзуки как-то майской ночью, когда нам было по семнадцать лет, одновременно поймала и меня.
В свою восемнадцатую весну я ощущал этот сгусток воздуха внутри своего тела. Однако одновременно я старался не задумываться об этом серьезно. Смутно я осознавал, что серьезность не обязательно означает приближение к истине.
Но сколько я ни думал, а смерть была фактом серьезным. Без конца топтался я на месте внутри этого невыносимого противоречия. Сейчас вспоминаю это и думаю, какое парадоксальное это было время. Когда в царстве жизни все вращалось вокруг смерти.
Просто я хотел оттуда уехать. Но она не поняла. И мы расстались. В вагоне «Синкансена», идущего в Токио, я вспоминал, какая она хорошая и замечательная, и ругал себя за то, как подло я поступил. Но уже было ничего не исправить. И я решил ее забыть.
Я решил забыть это все навсегда: стол для биллиарда, облепленный зеленым скотчем, ярко-красный N360, белые цветы на парте. Все-все: и дым из высокой трубы крематория, и пузатое пресс-папье в кабинете следователя в полиции.
Сперва казалось, что так оно все здорово и получится. Однако как ни пытался я все забыть, внутри меня оставалось нечто похожее на сгусток мутного воздуха. И по мере того, как проходило время, сгусток этот принимал простые, но отчетливые очертания. Я этот образ даже словами могу выразить. Вот такой он был:
СМЕРТь СУЩЕСТВУЕТ НЕ КАК ПРОТИВОПОЛОЖНОСТь
ЖИЗНИ, А КАК ЕЕ ЧАСТь.
На словах звучит просто, но тогда я ощущал это не как слова, а как один сгусток воздуха внутри моего тела. Смерть была и внутри четырех красно-белых шаров на биллиардном столе. И живем мы, вдыхая ее в свои легкие, словно тончайшую пыль.
До того момента я считал смерть чем-то самостоятельным, совершенно отделенным от жизни. Навроде того, что «когда-то смерть непременно заполучит нас в свои когти. Однако, с другой стороны, мы никогда не попадемся смерти раньше того дня, когда она придет за нами».
Мне это представлялось совершенно естественным и логичным утверждением. По эту сторону — жизнь, по ту — смерть. Я на этой стороне, на той меня нет.
Однако, переступив черту, которую прочертила ночь, когда умер Кидзуки, я уже не смог так упрощенно судить о смерти (и, соответственно, о жизни). Смерть не была никакой противоположностью жизни. Смерть реально содержится внутри того, что именуется "я", и этот факт, как ни трудись, нельзя проигнорировать. Смерть, поймавшая Кидзуки как-то майской ночью, когда нам было по семнадцать лет, одновременно поймала и меня.
В свою восемнадцатую весну я ощущал этот сгусток воздуха внутри своего тела. Однако одновременно я старался не задумываться об этом серьезно. Смутно я осознавал, что серьезность не обязательно означает приближение к истине.
Но сколько я ни думал, а смерть была фактом серьезным. Без конца топтался я на месте внутри этого невыносимого противоречия. Сейчас вспоминаю это и думаю, какое парадоксальное это было время. Когда в царстве жизни все вращалось вокруг смерти.
Послесловие автора
Я, как правило, не люблю дописывать к своим произведениям послесловий, но мне показалось, что для этого романа оно необходимо.
Во-первых, за основу этого романа взят рассказ "Hotaru" (яп. "светлячок"), написанный мной пять лет назад. Я намеревался написать светлый роман о любви на основе этого рассказа, уместив его на трехста страницах рукописной бумаги объемом по четыреста знаков. Я начал писать его, надеясь слегка развеяться перед тем, как взяться за новый роман после того, как закончил "Sekai No Owari To Hardboiled Wonderland". В результате, однако, число страниц выросло до девятиста и превратилось в роман, который "легким" назвать трудно. Мне кажется, что в этом романе описано нечто большее, нежели что я задумывал.
Во-вторых, роман этот носит крайне интимный характер. Этот роман в таком же смысле автобиографичен, в каком можно сказать, что элементы автобиографичности имеются в романе "Sekai No Owari To Hardboiled Wonderland", и в каком называют автобиографичными "Tender Is the Night" и "Великого Гэтсби" Скотта Фитцджеральда. Это, вероятно, относится к проблемам уровня восприятия.
Мне кажется, что этот роман может быть и плохим, и хорошим, точно так же как меня можно назвать стоящим или никчемным человеком. Я просто-напросто желаю, чтобы это произведение выходило за рамки моих человеческих достоинств.
В-третьих, этот роман был написан на юге Европы. Я начало писать его на одной вилле на острове Микене в Греции 21-го декабря 1986 года, а завершил 27-го марта 1987 года в меблированных комнатах и гостиницах в пригороде Рима. Мне трудно судить, оказал ли какое-то влияние на этот роман тот факт, что написан он был не в Японии. Я лишь благодарен за то, что смог погрузиться в процесс написания текста там, где ко мне никто не приходил и не звонил по телефону. Других особых изменений в окружении у меня не было.
Начало романа написано в Греции, середина на Сицилии, конец - в Риме. В дешевой гостинице в Афинах у меня в комнате не было ни стола, ни стульев. Каждый день я шел в таверну и писал этот роман, раз 120 слушая кассету "Sergeant Pepper's Lonely Hearts Club Band" на миниплейере. В этом смысле можно сказать, что маленькую помощь (a little help) в написании этого романа я получил от Леннона и Маккартни.
В-четвертых, этот роман я посвещаю моим друзьям, с которыми меня разлучила смерть, и тем моим друзьям, которые живы, но с которыми нас разделяет расстояние.
Июнь 1987 года
Мураками Харуки
Я, как правило, не люблю дописывать к своим произведениям послесловий, но мне показалось, что для этого романа оно необходимо.
Во-первых, за основу этого романа взят рассказ "Hotaru" (яп. "светлячок"), написанный мной пять лет назад. Я намеревался написать светлый роман о любви на основе этого рассказа, уместив его на трехста страницах рукописной бумаги объемом по четыреста знаков. Я начал писать его, надеясь слегка развеяться перед тем, как взяться за новый роман после того, как закончил "Sekai No Owari To Hardboiled Wonderland". В результате, однако, число страниц выросло до девятиста и превратилось в роман, который "легким" назвать трудно. Мне кажется, что в этом романе описано нечто большее, нежели что я задумывал.
Во-вторых, роман этот носит крайне интимный характер. Этот роман в таком же смысле автобиографичен, в каком можно сказать, что элементы автобиографичности имеются в романе "Sekai No Owari To Hardboiled Wonderland", и в каком называют автобиографичными "Tender Is the Night" и "Великого Гэтсби" Скотта Фитцджеральда. Это, вероятно, относится к проблемам уровня восприятия.
Мне кажется, что этот роман может быть и плохим, и хорошим, точно так же как меня можно назвать стоящим или никчемным человеком. Я просто-напросто желаю, чтобы это произведение выходило за рамки моих человеческих достоинств.
В-третьих, этот роман был написан на юге Европы. Я начало писать его на одной вилле на острове Микене в Греции 21-го декабря 1986 года, а завершил 27-го марта 1987 года в меблированных комнатах и гостиницах в пригороде Рима. Мне трудно судить, оказал ли какое-то влияние на этот роман тот факт, что написан он был не в Японии. Я лишь благодарен за то, что смог погрузиться в процесс написания текста там, где ко мне никто не приходил и не звонил по телефону. Других особых изменений в окружении у меня не было.
Начало романа написано в Греции, середина на Сицилии, конец - в Риме. В дешевой гостинице в Афинах у меня в комнате не было ни стола, ни стульев. Каждый день я шел в таверну и писал этот роман, раз 120 слушая кассету "Sergeant Pepper's Lonely Hearts Club Band" на миниплейере. В этом смысле можно сказать, что маленькую помощь (a little help) в написании этого романа я получил от Леннона и Маккартни.
В-четвертых, этот роман я посвещаю моим друзьям, с которыми меня разлучила смерть, и тем моим друзьям, которые живы, но с которыми нас разделяет расстояние.
Июнь 1987 года
Мураками Харуки