Замечательно снятый фильм по новелле Проспера Мериме. На самом деле, это вовсе не "фэнтэзи", объяснения вполне реальные, фантастика и сказочность здесь от деревенских народных преданий литовской глубинки 19-ого века. Как много, оказывается, было отличных польских режиссёров в польском кино прошлого века!

Верная первоисточнику, размеренная и ровная экранизация новеллы Мериме, в которой до самой кульминации лишь отдельные детали служат нагнетанию смутного беспокойства, да и кульминация решена у Маевского гораздо сдержаннее, чем в первоисточнике, где лицо молодой литовской панночки "было растерзано, а открытая грудь залита кровью". Казалось бы, шоковое зрелище так и просится в финал ради контраста, но режиссер явно избежал его сознательно, закончив картину совсем на другой, меланхолической и тягучей ноте. Столь же неожиданно оформлены начальные титры, на которых проплывающий за окном поезда пейзаж виден только в двух маленьких линзах - лежащих на столике очках Виттенбаха; каким-то образом это отдаление, под атмосферную мелодию Войцеха Килара, создает странный замогильный эффект, словно собиратель фольклора въезжает в страну мертвых. Это настроение служит лейтмотивом фильма: там, где у Мериме была экзотика дикого лесного края, у Маевского получилась своего рода тургеневская готика. Двоякость возможной интерпретации подчеркнута сильнее, чем в новелле: подталкивая своего трезвого пастора к иррациональности, сам режиссер явно склоняется к психологической версии случившегося.